ОСКОЛКИ (несвоевременных мыслей).

В названии еще окончательно не определилась. Только-только отписалась. Еще не улеглось, но поделиться хочется :-)

 

Осколки (несвоевременных мыслей).

или -  "Девять осколков" - первое кажется лучше. Может просто - "ОСКОЛКИ"

 

Смерть, пред ликом твоим жальче меня - никого.

Тех, кто смирился с тобой больше меня - никого.

В трауре тяжком вокруг молча взгляну - никого.

Осиротелей меня, горше меня - никого.

Мать, о Медина моя, Мекка моя - где же ты?*

 

Осколок (1)

Меня никак не отпускает мысль, что три последних спектакля, поставленных Марком Вайлем, связаны с судьбой их создателя намного крепче, чем может показаться на первый взгляд. Это внутренне неразрывный триптих. Хотя возникли они достаточно спонтанно и любого их них могло бы и не быть, но что-то диктовало - дОлжно быть.

Святой-юродивый-каландар Машраб и его почитатели и хулители, художник Усто Мумин и персонажи его картин, мальчик Орест и его Боги - все эти главные герои также жили под крылом этого "дОлжно", и им также крутили у виска и также вопрошали - зачем? Зачем делаете то, что делаете, а не то что принято, что может быть одобрено обществом, властью, "великим народом".

"Боже, что же Вы делаете!" -  говорили ему, когда он ставил шварцевского "Дракона." в незалитованной версии, и когда затронул мафиозную тему, в благополучные застойные в гусейновском "Магомеде.", "Вы сошли с ума!" - когда вышли пушкинские "Подражания Корану", "трогать имя Машраба опасно! Никто из тех, кто прикасался к нему не умирал своей смертью". Зачем вы ставите про то и про это. И столько было всяких доброжелательных советов.  И правда - чего ему не жилось спокойно?!

Его так часто предупреждали, что все, что он делает слишком опасно, вызывающе и "гусей дразнящее.", а он вел себя, как каландар-Машраб, который раздражал ортодоксов своими еретическими идеями и стихами, за что и был казнен:

 

Хочешь, чтоб сбылась мечта? Будь каландаром, каландаром!

От притеснителей - беда? Будь каландаром, каландаром!

Чтоб жемчуг сыпали уста, вино любви текло всегда,

И не клевала - клевета? Будь каландаром, каландаром!

Чтоб жить без тяжкого поста, чтоб жизнь твоя была проста;

Увидеть горы-города? Будь каландаром, каландаром!

Хочешь подлость сжечь дотла, чтоб от зла - одна зола;

Ее смела твоя метла? Будь каландаром, каландаром!

Устал от долгого поста, молений в ханаке - устал?

Друг Истины, пока не стар - будь каландаром, каландаром!

Чтобы речь твоя, светла, ввысь влекла, как два крыла;

Чтобы чернь тебя гнала - как меня. Будь каландаром!

 

Осколок (2)

А как весело и, почти романтично - по-каландарски - все начиналось.

.Много, очень много лет назад один маститый и очень влиятельный режиссер* отказал в приеме к себе на второй или третий курс, - (что в нашей истории не так уж и важно), - выпускнику театроведческого факультета одного из провинциальных театральных институтов. Отказал, несмотря на то, что у того уже имелся целый ряд постановок, отличные "режиссерские мозги", и, в конце концов, - амбиции. Но, при этом, что было небывалой вещью - сам! - предложил начинающему свою рекомендацию в любой театральный ВУЗ страны. От рекомендации (по глупости ли, или из-за тех самых амбиций, - что, пожалуй, в принципе было одним и тем же) начинающий режиссер отказался.

А через год создал свой собственный театр.

 

1976 год. Союз Советских Социалистических Республик усиленно крепит дружбу народов. По добыче нефти и выпуску сталепроката догнали и перегнали, от усиленного труда колхозников трещали закрома Родины, количеством тонн белого золота можно было выложить дорогу к Марсу и обратно. Стабильная железобетонность незыблемых устоев. Весенний Ташкент 1976 года - четвертый по величине город страны, - был юн, чист и свеж, как майская роза. Коллективы десяти театров, как и все население страны, ежемесячно перевыполняли план. Из театрального института и консерватории в реальную жизнь выпускались: режиссеры, актеры, исполнители разных жанров. Казалось, все отлажено и предопределено. Если бы не одно недоразумение. К счастью, такие "недоразумения" случались время от времени. Возникая неожиданно, на первый взгляд спонтанно, словно обманывая, а на самом деле предугадывая время, - они сбивали с толку и вызывали различную реакцию у людей власть предержащих. От раздражения - до благодушия (это, как правило, зависело от погоды, пищеварения и устойчивости занимаемого положения). Нельзя сказать, что ЭТО недоразумение было просто соткано из воздуха. Его компонентами были и ветерок "загнивающего" запада, и, относительно, юношеская агрессивность (называвшаяся тогда "задор"), и что-то еще, называемое теперь - кармой. Пожалуй, к нему очень хорошо подошло бы название одной старой пьесы - "Любовь, джаз и Черт"  - когда-то именно так начиналась вводная часть моей дипломной работы, которая называлась "Марк Вайль и его театр "Ильхом".

Перелистываю ее страницы.

"С самых первых шагов недоразумение, впоследствии скромно назвавшее себя "Ильхом" - что значит "Вдохновение", - испытывало огромную Любовь к театру зрелищному, почти карнавальному,  в котором конечный результат - спектакль-представление - рождался бы из стремления прямо и непосредственно воздействовать на человеческие чувства - тревожить, будоражить, волновать, забавлять. Который был бы "сыгран" как джазовый ансамбль. Но поскольку "компоненты" замешивались Чертом (читай - действительностью 70-х), все "составляющие" были опрокинуты на реальную почву "нечерноземной полосы". Вероятно вот там-то c романтизмом и было покончено раз и навсегда.

Первых "вдохновенцев" было десять, плюс один - тот, кто всех и собрал. Молодой театровед - Марк Вайль,- в ту пору попал под власть идеи первоначального - площадного театра. До этого у него был опыт создания "молодежного творческого объединения "Сверстник" в г.Чирчике. "Сверстник" вырос из самодеятельного театра Дворца культуры и двух других коллективов этого же Дворца: вокально-инструментального и хореографического, Молодой, тогда еще студент-театровед с двумя однокурсниками поставил мюзикл по пьесе А.Алексина "Мой брат играет на кларнете". Список действующих лиц в программке того спектакля "открывается необычно: "В нашем спектакле ищут свой остров...", и дальше имена персонажей и актеров". Одна единственная рецензия, оставшаяся с тех пор оканчивалась романтичной сентенцией: "Многие участники объединения "Сверстник" еще не определили до конца свою будущую профессию. Да и не в ней одной дело. Важнее всего то, что этот спектакль - а хорошо, если и следующие - помогает его создателям и зрителям искать "свой остров", остается для них важным жизненным моментом, о котором они радостно и тепло будут вспоминать...".

Через пять лет место "Острова" определилось в географическом пространстве г.Ташкента. Им стал подвальный (овощной) склад Дома Молодежи. М. Вайль поступил к тому времени еще и на режиссерский факультет. Что же до романтики... Была - Работа.

Слово Студия, хотим мы того или нет, всегда ассоциируется с романтикой - ученичеством, молодостью создателей, поиском пути, горением и т.д. В середине 70-х оно ассоциировалось еще и с полу-профессионализмом, если не с самодеятельностью. Студия (профессионалов, чаще любителей), явление массовое и популярное в прошлом десятилетии, вдруг оказалась скомпрометированной в годы 70-е. Но и искусственно "зачатые" волей "сверху" театры оказывались мертворожденными, 70-е дали образец бесплодных усилий по формальному учреждению новых театральных организмов, не освященных сильной эстетической идеей, не возглавленных настоящими лидерами. Я бы сказала - именно отсутствие лидера становилось доминирующим фактором их нежизнеспособности.

С самого начала "Ильхом" стал "театром Вайля". Кто-то называл его так с восторгом, кто-то с презрением. Равнодушных, к счастью, почти не было. Те - "первые" его артисты, многому его научили. А он им дал главное - понимание себя в профессии.

Внебрачный "ребеночек", не успев встать на ноги сразу показал свой трудный характер, вложив в свое первое "уа-уа" столько энергии, что ее хватило надолго.

Однажды Вайля спросили: "У вас (- у театра - прим.мое - О.Х.) уже выработался, наверное, иммунитет выживаемости после стольких лет запретов, наказаний, или, как это ни парадоксально, именно режим ограничений помог ему выжить творчески?

И он ответил: "Я думаю, у нашего театра просто была своя дорога, Он пробился стихийно, как пробивается родник. Это сейчас уже можно искать закономерности. Театр, родившийся во времена застоя, не мог прогнозироваться. Любой создававшийся в то время театральный коллектив начинался с демонстрации своей лояльности. Мы же начали с того, о чем и говорить было еще не принято - о новых театральных отношениях".

 

Помимо творческой и  экономической независимости, в созданном им театре Марк Вайль сформировал "странную" систему - демократическую монархию, потому что он был и абсолютным монархом настолько же, насколько и абсолютным демократом.

Марк Вайль терпеть не мог такого рода структуру театра, как - "папин дом". Ненавидел определение: "театр - наш дом". Для него было важно найти и воспитать индивидуальность, свободную личность, каждый артист в его театре должен уметь быть и "солистом" и "командным игроком".

Он всегда переживал за каждого, страдал, когда уходили, предавали его, влюблялся в таланты и, как каждый режиссер находил в ком-то и назначал этого кого-то на должность своего "альтер-эго", иногда жестоко обманываясь в человеке. Питал удивительные иллюзии, оставаясь при этом абсолютно рациональным, здравомыслящим человеком, уставал и вновь взращивал, воспитывал и  лечил талантливых неврастеников многочасовыми психотерапевтическими беседами, и отправлял на лечение, тех, кого ему уже было не потянуть, вытаскивал многих своих учеников из разных, очень неприятных ситуаций. Платили ему за это не всегда только добром.

Он всегда был искренен, не искренним ему было лень да и некогда быть. Любил "хулиганить" как пацан (и не только на сцене).  С ним было весело и интересно жить, и жизнь была как на вулкане - не всегда приятно, но всегда с адреналином.

В принципиальных вопросах Марк Яковлевич был человеком жестко бескомпромиссным, а в житейских - легко поступался очень многим. Обладал гипнотическим даром убеждения, когда отказать ему не мог никто... Потому что он чего-то очень сильно хотел.

В хорошем расположении духа был одинаково тактичен со всеми, независимо от их ранга и положения, и точно также, не взирая на ранжир в разъяренном состоянии мог многое сказать не стесняясь в выражениях.

Он чрезвычайно серьезно относился к себе. Но с большим  юмором, чем он относился к себе, тоже мало кто сам к себе относится. А еще он очень любил свой город, свой Ташкент, о чем не раз писал (и в журнале Bella Terra также), через боль сердца в 96-м создал фильм об исчезающем навсегда родном ему городе - "Конец века. Ташкент", - и фильм был показан на различных международных фестивалях документального кино, но не в Ташкенте.  Он был настоящим патриотом (в старом, забытом понимании этого слова) и настоящим космополитом. Он так и сказал про себя: "Я человек мира. И все тут". Для него действительно родиной был весь земной шар. Трудно встретить большее стремление к свободе, чем у этого человека. И он был идеалистом, точно знающим, как и что нужно, и что Он может сделать для своей собственной свободы и свободы тех, кто находится с ним рядом.

 

На троне султана - то деспот, то раб;

Под гром барабана, под звон серебра.

А я - средь бурьяна, открытый ветрам;

Дыхание -  пламя, и слезы - что град

/./

Оставили силы, сожжен - не согрет.

А сердце где было - и пепла уж нет.

Что Индия мне, что - Китай или Рим!

 

Осколок (3)

 

Я не помню какой именно спектакль я впервые увидела в "Ильхоме". Кажется Виктор Вержбицкий, который был тогда зав.труппой театра позвал на "Дорогую Елену Сергеевну", а может быть это была "Мещанская свадьба", с самым любимым мною многие годы составом (Марина Турпищева, Мария Шамшина, Галина Луковника, Сергей Генкин, Игорь Парамонов, Игорь Чайковский), но я точно помню второй спектакль - это были "Сцены у фонтана", почему помню - на этом спектакль случился курьез с артистом, исполнителем одной из главный ролей - он уснул на скамейке "в парке" и было очень интересно наблюдать, как его партнеры пытаются "выкрутиться" из ситуации. Но многие годы самым любимым спектаклем Марка Вайля, у меня оставался спектакль, созданный им в театре Горького - "Кто боится Вирджинии Вульф?" по Э.Олби. Это был рафинированный, и в тоже время сексуально-нервный, идеальный интеллектуальный спектакль.

 

Помню, как спустя годы "обидела" Мастера пренебрежительно отозвавшись о спектакле "Мой белый Мерседес". Это был очень важный для него спектакль, но мне на первом прогоне он показался даже не студенческой самодеятельностью, а домкультуровской, в отличии от многих мне не понравилась не тема, поднимаемая в нем - важная на то время для Марка Вайля. Мне не понравилась форма и совсем еще молодые артисты - выпускники 1 Студии, о чем я, первокурсница театроведческого (конечно же уже все "все понимающая и знающая" J), на голубом глазу тогда же и поведала "ничтоже сумняшеся".

Ну что делать, он спросил, - а ему всегда было интересно мнение любого человека -  я ответила.

 

К слову сказать, некоторые из тех, кто меня тогда не впечатлил,  стали впоследствии признанными мэтрами - Борис Гафуров, например. Но тогда - по сравнению с моими "любимцами" того времени, и совершенно по-снобски, они показались мне просто "нестоящими на ногах слепыми щеночками". Позже, через несколько лет (и учась на последнем курсе института), я, конечно же влюбилась в них в "Квартале Тортилья-Флэт". Поэтому мне так понятны и немного умиляют (когда не раздражают) разговоры впервые пришедших в театр зрителей - зрителей нового поколения (примерно с периодичностью в 3-5 лет), всерьез рассуждающих о том, что "а вот те-то - наши - получше были", не ведая, что и их любимцев также уничижительно сравнивали и говорили то же самое - слово в слово.

 

Да, он всегда любил "поспрашать" народ. Это было для него характерно: невзирая на возраст - ребенок, взрослый, ни на что невзирая - критик, коллега, кто угодно - он абсолютно серьезно и дотошно, особенно если было время, интересовался мнением человека. Помнится моя крестная, вернувшаяся однажды из поездки взахлеб и с восторгом первое, что мне поведала - это не про древнеславянские красоты Словакии, а про то, что в аэропорту Шереметьево-2 она встретилась с Марком Вайлем, когда он летел в Сиэтл, а она в Братиславу. В Шереметьево он кинулся к ней, как к родной, хотя они были не особенно знакомы и как ею зовут он точно не помнил, просто он увидел родное ташкентское лицо, которое часто встречал в театре. За сорок минут до самолета они успели переговорить о многом, но главное о последнем, выпущенном им спектакле - "Бесплодные усилия любви". Ему было интересно все, поскольку девушка была музыкантом, то, главное о музыке, о том, что понравилось, и особенно, что не понравилось.

* Здесь и далее в статье использованы стихи Машраба, переведенные Сухбатом Афлатуни для спектакля "Полеты Машраба" в Театре Марка Вайля "Ильхом" в 2006.

* Георгий Товстоногов, во время прохождения Марком Вайлем театроведческой практики от ташкентского театрального института.