Использование цветовых лучей в сеансах
Использование цвета с целью оздоровления человека известно с древних времен. В Древнем Египте например, использовалось исцеление энергией РА - Бога
Солнца. Для этого наполняли сосуды фруктовыми соками (соками Бога РА,
которые аккумулировались в этих фруктах), клали туда драгоценные камни
того же цвета, что и сок и такое питье давали для поддержки жизненных
сил и лечения различных заболеваний пациентам.
Известно, что:
Красный цвет-
это цвет жизненной энергии. Он используется для нормализации
крово-обращения, для уменьшения боли, помогает справиться с депрессией
и регулирует жизне-деятельность физического тела. Однако, если слишком
долго находиться под воздействием красных лучей, нервная система
начинает перевозбуждается, в человеке просыпается агрессия.
Оранжевый -
воздействует на крестцовую чакру - свадхистану, используется при,
всякого рода, нарушениях терморегулирующего режима, для повышения
устойчивости к заболева-ниям, гармонизации работы дыхательной системы,
легких, оказывает влияние на процессы усвоения пранической энергии. Так
как оранжевый цвет оказывает эффект нагревания, его не следует
использовать слишком долго. В состоянии возбуждения и взволнованности
лучше его избегать.
Желтый -
стимулирует чакру солнечного сплетения - Манипуру. Необходим при
застой-ных явлениях, для регулирования работы всего желудочно-кишечного
тракта, Это цвет разума, используется для умственной стимуляции,
ускоряет мыслительные процессы, помо-гает справиться со стрессом и
напряженной интеллектуальной деятельностью. Однако, излишнее
воздействие желтым цветом может вызывать истощение и депрессию.
Зеленый
- резонирует сердечную чакру, которая связана с ментальным телом и
эмоцио-нальными эмоциями, такими как любовь и сострадание.. Зеленый
цвет представляет собой вибрацию гармонии и равновесияю Необходим для
стимуляции внутренней работы орга-низма. Это цвет целительства,
выравнивает эмоции, вызывает чувство покоя, воздействует успокаивающе
на сердце и симпатическую нервную систему. Больных очень полезно
окру-жать зеленым цветом: это ускоряет процесс выздоровления и помогает
выявить эмоциона-льную основу болезни.
Синий
- цвет межбровной чакры Аджны. Используется для закрепления эффекта от
воздействия других цветов и содействует общей нормализации всей
сердечно-сосудистой системы. Синий охлаждающий цвет, восстанавливает
силы и дает чувство защиты. Это цвет истины, ясности, гармонии;
помогает успокоить ум, управляет физическими и более высокими аспектами
зрения, а также обоняния и физического слуха.
Однако избыток синего цвета вызывает угнетенность и печаль.
Фиолетовый
- цвет макушечной, коронной чакры - Сахасрары. Ускоряет процессы
оздо-ровления, влияет на физический мозг, на духовную природу высшего
сознания. Хорош для решения ментальных проблем, для медитаций. Избыток
фиолетового отстраняет человека от мира, отрывает от действительности.
Цвет воздействует на организм и психическое состояние человека
посредством передачи световых фотонов на гипоталамус через глаза. Это
влияет и на нервную и на эндокринную систему, стимулируя и регулируя
основные биологические функции организма - общий тонус, настроение,
ощущение чувства голода, сонливость, сексуальность...
Красный, оранжевый, желтый цвета и их оттенки - улучшают настроение,
повышают работоспособность, снимают сонливость. Их лучше использовать в
первой половине дня.
Зеленый, голубой, синий цвета и их оттенки - оказывают успокаивающий
эффект, снимают эмоциональное напряжение, производят "снотворный
эффект". Их использовать лучше во второй половине дня, или вечером
Существует метод цветового дыхания - глубокое вдыхание воздуха,
заряженного пранической энергией соответствующего цвета, или
визуализация того или иного цвета. После вдоха, человек мысленно
представляет себе, как попавший внутрь тела цвет направляется, струясь,
к органам нуждающимся в оздоровлении и гармонизации, к закупоренным или
плохо функционирующим чакрам. На ментальном уровне цветовое дыхание
затрагивает энергии, связанные с ментальным и астральным телами, а
также с чакрами.
Также принимаются цветовые элексиры - настойки, насыщенные цветом. Для
этого дистиллированную воду помещают в бутылку из цветного стекла (или
бесцветную бутылку, обернутую цветной пленкой). Затем вода подвергается
воздействию прямых солнечных лучей, благодаря пранической силе которых
она заряжается энергетической частотой цветового фильтра. Такая чистая
световая энергия приобретает уникальные целительные свойства,
используемые для оздоровления и профилактики различных заболеваний и
гармонизации на психо-эмоциональном и ментальном уровнях.
Во время Рэйки сеансов и сеансов биоэнергетического Рэйки массажа,
проводится воздей-ствие на чакры и определенные зоны (в том числе БАТы,
зоны Захарьина-Геда) с помощью специального прибора по цверотерапии
"Ирис" фирмы "Магнон", или с помощью определенных кристаллов и
минералов.
Елена Лурда
Из авторской программы по оздоровлению
"5 шагов к исцелению семи планов бытия"
Метки: здоровье
Написать комментарий Рейтинг записи 0 +1 +2 +3
понедельник, 13 апреля 2009 г.
Теплоемкость.
Название: Теплоемкость.
Автор: Diaspro.
Глава №: 1.
Размещение: Убедительно прошу спрашивать разрешения. В ином случае следующие главы будут просто-напросто закрыты.
Фандом: Наруто.
Пейринг: Итачи/Саске.
Рейтинг для главы: R.
Жанр: drama, dark.
Состояние: в длительном процессе.
Дисклеймер: персонажи принадлежат Масаши Кишимото.
Предупреждение: Полное AU, возможен ООС, POV Саске, насилие, инцест, психодел, грубые выражения.
От автора: Я долго собирала нужный материал по той теме, что затронула, но уверена, что не знаю и половины о том, куда полезла. Буду признательна, если вы укажете мне на ошибки и поможете расширить кругозор в данном вопросе.
Заметка: Графа "Пейринг" будет пополняться в соответствии с появлением связей в фан-фике.
Саммари: Когда негде прятаться от чужих сочувствующих взглядов. Когда ты не имеешь права на отсрочку.
Глава № 1.
Две недели наблюдения в психиатрической больнице в главном отделении. Это явно не страшнее кишок моих родителей, которые кровавым месивом украшали пол. Стрелять в упор - безусловно дурной тон. Помню выражение отцовского лица - обида и удивление. Это выглядело жалко и комично, я испытывал презрение. И теперь мой многоуважаемый бесполезный дядя, а с ним и все остальные, думает, что я сошел с ума от шока и боли. Неужели им не могло прийти в голову, что мне просто плевать? Нет, они смотрели на меня полными слез глазами и произносили одинаковые слова утешения. А потом вдруг подумали, что я не в себе, раз ни слова им не ответил, равнодушно отводя от своего лица трясущиеся в театральном участии руки. Людские представления о родственных связях вызывают у меня раздражение. Если эта женщина выносила тебя в утробе - это непременно значит, что ты должен оплакивать ее смерть? Реветь, когда ничего не чувствуешь - лицемерие.
- Это Ваша палата. Туалет дальше по коридору, увидите на стене указатель. Левое крыло - женское, туда можно заходить только в свободное от процедур время при свете дня. А сейчас переодевайтесь и спускайтесь в столовую на второй этаж, скоро ужин, - медбрат мягко и лживо улыбается. Я уверен, что он точно так же улыбается и наркоману с ломкой, и нимфоманке во время мастурбации. Эта дежурная радушность выглядит жутко, у нее холодный трупный запах. Просроченное сочувствие. Снова.
Я киваю и вытаскиваю из сумки с вещами спортивные штаны и футболку. - Знаете, Вам, наверное, не стоит пытаться здесь с кем-нибудь подружиться. Я уверен, что Вы абсолютно здоровы, но вот пациенты здесь, хоть и спокойные, но абсолютно невменяемые, - предупреждает он, и я думаю, что неплохо было бы его за такие слова ударить. Стягиваю свитер и кофту, отвечаю:
- Знаете, я сам решу, что мне делать. А Вы, пожалуйста, следите за своим языком.
- Нет, что Вы? Я не.
Хватит. Заткнись уже. Я же вижу, что ты их презираешь. Ты и меня презираешь - надо же, мальчишка в девятнадцать лет попал в дом скорби на полное обследование. Только вот ты не знаешь, что случилось. У меня или у любого другого, поступившего сюда с психологическим расстройством. Я почему-то уверен, что больной шизофренией, который видит галлюцинации - более лояльный и интересный человек по сравнению с тобой.
Когда я переодевал штаны, медбрат уже ушел. Тут в дверь деликатно постучали. Привычно одергиваю брючины и разрешаю войти. Ворвавшийся в палату воздух отдает мягким цветочным ароматом, еле уловимым даже для моего чувствительного обоняния.
- Я слышал, что у нас пополнение. Будем знакомы? - посетитель оказался молоденьким юношей лет шестнадцати на вид. Гибкое тело, смуглая кожа, длинные золотистые волосы до поясницы, собранные в высокий, неопрятный хвост, дымчатые серьезные глаза и взрослый, мужской голос. Торс обтянут черной безрукавкой с высоким горлом, на ногах - белые широкие штаны, слишком длинные, касающиеся пола. Смотрит пристально. Взгляд ясный. На наркомана не похож, на самоубийцу тоже. В любом случае, он не имеет социально-опасных установок, иначе бы находился в наблюдательной палате.
- Учиха Саске, - равнодушно откликаюсь и выхожу в коридор.
- Зови меня Кьюби, - парень расплылся в хитрой ухмылке и подмигнул.
- Девятихвостый Демон-Лис?
- О, а ты в мифологии разбираешься, - деланно удивился блондин, сопровождая меня в столовую. - Сколько лет-то? Двадцать? Больше?
- Девятнадцать, - неохотно ответил я, зная, что сейчас последует набор звуков, которые должны будут изобразить понимание. Терпеть этого не могу. Но собеседник только хмыкнул, авторитетно поведя рукой по воздуху:
- Мне тридцать два.
- А выглядишь на шестнадцать, - ответил я, не подумав, и тут же прикусил язык. Но Кьюби отреагировал вполне обычно - он рассмеялся.
- Разве я сказал, что этому телу тридцать два? Ему исполнится семнадцать завтра. Поздравь его, хорошо? А то он совсем скис.
- Ладно, - просто согласился я, тут же выкинув это из головы, и прошел к окошку раздачи. Ирония судьбы - мечту каждой женщины о молоденьком теле при зрелом разуме исполнил мужчина. Сойдя при этом с ума. Об этом нельзя забывать. Об этом не стоит слишком много думать.
Я занял свободное место и поставил поднос перед собой. Картофельное пюре, котлета. Блюдце с салатом. Стакан, до краев наполненный черным чаем. На вид еда не плоха. Все-таки, это одна из лучших частных психиатрических больниц. А потому меня здесь вывернут наизнанку и если найдут хоть малейшее "отклонение от нормы", то упакуют на лечение. Даже забавно.
- Ну, расскажи что ли, как сюда угодил? - Кьюби садится напротив. Его координация не нарушена, не замедлена. Он плавный, очень красиво движется. Наблюдаю, как он покачивает ложкой в тонких пальцах. Здесь не дают ни палочек, ни вилок. О ножах даже речь не идет.
- Тебе так интересно?
- Ну да. Мы тут все друг друга знаем, а однообразие надоедает, знаешь ли.
- Я выйду отсюда через две недели, тогда смысл? - гну свою линию, систематично поглощая ужин.
- Уверен? - вдруг проницательно и доверительно посмотрел блондин из-под ресниц, и я внезапно осознал, что он нормален, и он знает все об этом месте и все понимает. Оглядываюсь - каждый смотрит на нас, и все почему-то безумно усмехаются, прожигая взглядами. Моргаю. Больные едят, уткнувшись в свои тарелки. Ноль интереса. Меня прошибает холодный пот, и впервые за четыре года я испытываю неподдельный страх. Но мое лицо остается равнодушным. Кьюби, как ни в чем не бывало, продолжает говорить. - Даже если и уйдешь, новая история - всегда интересно. Ты даже можешь мне лгать.
- Тогда я расскажу все с самого начала. Завтра, - решаю я, поднимаясь со своего места. Почему бы и нет? В конце концов, нужно же занять чем-нибудь время? Я расскажу ему свою историю - он мне свою. Мы будем думать, что знаем друг друга. А потом расстанемся. И забудем.
- Нет, давай сегодня. Завтра я не смогу послушать, да и тебя сначала обследуют, а потом напичкают транквилизаторами и отзвонятся родственникам, что ты пытался сбежать. Родственники тут же продлят твое пребывание здесь на месяц, - совершенно серьезно ответил блондин, изящно поведя плечом.
- Деньги?
- А ты умный, - он улыбается и постукивает пальцем по своему виску. - Но не только. Если, конечно, ты тот самый Учиха, о котором я подумал.
- Здешняя шишка думает крутить моим братом? - невольно хмыкаю. - Смешно.
- Не преувеличивай свою значимость до таких размеров, - он понижает голос, когда мы проходим мимо медсестер к выходу из столовой. - Твоя жизнь в делах власти - ноль. Ценность имеет лишь та информация, которой ты обладаешь, как сын бывшего главы корпорации.
- Ты неплохо в этом дерьме разбираешься, - прищуриваюсь. Кажется, этот тип находится здесь довольно долго, чтобы настолько досконально изучить всю эту систему, касаясь ее, но не вмешиваясь. Только вот не умеет держать язык за зубами. Два моих слова, и он полностью раскрыл свои мысли.
- Скажу даже больше. Когда они узнают то, что им нужно - тебя сольют.
- Что? - это очевидно.
- Расшатают психику и посадят сердце лекарствами. А потом пожизненно запрут в камеру для агрессивных больных, - мы шли по ярко освещенному коридору, приближаясь к небольшому залу с мягкими креслами и бронированными стеклами в окнах.
- Но зачем? - дай мне больше информации.
- Директор этой больницы - Якуши Кабуто, если тебе это что-нибудь говорит.
Да, это говорило многое. Талантливая шестерка одного склизкого типа по имени Орочимару. Эта парочка владеет огромной сетью поликлиник, и является главным нашим соперником. Остается один вопрос: почему брат положил меня именно сюда, если знал - а он не мог не знать - про Якуши?
- Ладно, не забивай голову. Все равно ничего не изменишь, - легкомысленно закрыл тему Кьюби, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. Я сел рядом и откинулся на спинку, закрывая глаза.
- Ты каждого новичка так грузишь?
- Нет. Только тебя, - незамедлительно ответил мне глубокий голос, и я, не видя собеседника, подумал, что рядом сидит хищной внешности мужчина с натренированным, но изящным телом, проницательным умом и хитрым взглядом. - Ладно, хватит пустого перетирания прописных истин.
Это просто. Я - марионетка, источник информации. Мне кажется, что слова Кьюби сделали мою жизнь пленницей в чужих руках. Хотя он просто открыл мне глаза на то, что я сознательно не хотел замечать.
- Давай уже рассказывай. И не хандри. Тот, кто закрыл тебя сюда, поступил так далеко не по глупости.
- Ладно.
Я вздохнул.
- Родился я в богатой консервативной семье. С самого детства был окружен любовью матери и заботой старшего брата. Отец же постоянно был на работе - он был главой корпорации, все надежды возлагал на Итачи, а потому на меня внимания не обращал, озабоченный только сферами влияния и огромными счетами в банках. Сам я, пусть и одаренный с рождения, с братом сравниться не мог, но любил его безумно. Итак, в пятнадцать лет.
Осенний вечер. Темнеет рано, а фонари еще не включили. Экономное правительство. Поправляю на плече школьную сумку, чувствую, что начинает моросить. Поднимаю взгляд на низкое темно-серое небо, устланное наполненными холодной водой тучами. Зря я отправил водителя домой и решил прогуляться. Да еще и мать кричать будет, она же за меня волнуется. Продолжаю свой путь по неосвещенной улице. Под ногами шуршат листья, мимо изредка проходят люди. Какая-то компания в подворотне пьяно смеется. Отвратительно. Кто-то хватает меня за руку, и от неожиданности сердце пропускает удар.
- Огонька не найдется? Моя зажигалка сдохла, - дышит на меня перегаром какой-то мужчина лет тридцати пяти. Я начинаю испытывать беспричинный страх. Ко мне еще ни разу так не подходили. И все же зря я не поехал с водителем.
- Нет. Я не курю, - отвечаю ломким, дрожащим голосом и пытаюсь вырвать руку.
- А если поискать? А?
- Но я, правда, не курю, - я начинаю мелко дрожать и презираю себя за то, что я так жалок.
- Это плохо, да? - обращается мужчина к своим друзьям, раздается согласный гул. - Пойдем, я тебя научу.
- Я не хочу! Отпустите меня, - страх сковывает меня, колени подгибаются, и я осознаю, что не в силах что-либо сделать. Я ведь не идиот, я знаю, что одной сигаретой дело не закончится. А перечить пьяному быдлу - костей не соберешь. Сердце колотится, как бешеное, и от адреналина я плохо соображаю. Я не знаю, что делать, в голове пусто. В полутьме различаю шесть силуэтов, смазанных сумерками. Седьмой тащит меня в подворотню.
Потом мне в рот суют прикуренную сигарету и пьяно объясняют, как затягиваться. Мне перехватывает горло, и я с трудом дышу, но подчиняюсь. Рука тем временем на автомате нащупывает в кармане телефон и негнущимися пальцами набирает номер брата, что стоит на быстром вызове. До обостренного ужасом слуха доносится тихое "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети". По спине катятся капли холодного пота, сбрасываю вызов. Набираю заново. Выкуриваю вторую сигарету.
- Нравится, мальчик?
- Нет, - и я не вру. Я кашляю, от мерзкого дыма слезятся глаза и тошнит.
- Ему не нравится, - грубая рука хватает меня за подбородок. Я отшатываюсь, но горячие шершавые пальцы сжимают крепче и удерживают. Останутся синяки.
- Вот скурит всю пачку, тогда понравится, - предложил кто-то особо интеллектуальный хриплым голосом. Остальные согласились и пихнули мне под нос сразу три сигареты. Я панически набирал номер брата, но сигнал не пробивался. В глазах все поплыло после того, как шестой бычок с шипением погас в луже. Дождь все еще моросил. Меня вело в сторону, я уже не мог курить эту тяжелую дрянь, но меня удерживали на ногах и насильно засовывали в рот обернутый бумагой тлеющий табак.
- Трясется, как целочка, - заржал какой-то бугай из темноты, компания ему вторила. А я чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. И когда я не по собственной воле сделал следующую затяжку, меня вырвало. Отвратительно пахнущая блевота расползлась темным пятном по свитеру. Пьяный виновник всего этого ужаса присвистнул и, сорвав с меня сумку, каким-то чудом еще висящую на плече, начал раздевать. У меня кружилась голова, мир куда-то покачнулся и, пока меня никто не держал, я выскользнул из грязной одежды и шлепнулся на влажный, пахнущий сырой пылью и окурками, асфальт. Я знал, что у меня сейчас огромные зрачки и налитые кровью белки, а еще я знал, что у меня красивое тело, которое вызывает только одно желание - калечить.
- Смотрите, он и правда, как целочка, - на колени рядом со мной опустился совсем еще молодой парнишка. Через мутную пелену никотина в крови и вечерних сумерек он выглядел лет на двадцать пять. Ничего более не говоря, он стал стаскивать с меня брюки, ухмыляясь. Вот и все. Розовая сказка-жизнь оказалась стервозной элитной шлюхой, имеющей право плевать нам в лица и биться в экстазе, видя наши боль и унижение. Меня не отпустят. И тогда показалось, что что-то во мне еще не онемело от сумасшедшего страха, что-то еще живо, и оно еще может сопротивляться. Я закричал дурным голосом, но. "Аппарат абонента выключен или находятся вне зоны действия сети". Тяжелый ботинок лишил меня дыхания, врезавшись в солнечное сплетение.
- Ты чего, убить его хочешь? - протестующее воскликнул один из более трезвых, почему-то поразительно знакомым голосом, а молоденький воспользовался тем, что я задыхаюсь, и раздел меня, спустив брюки и нижнее белье до колен.
- Смотрите, - чужие пальцы раздвинули мои ягодицы, демонстрируя всем то, что находится между ними. А я потихоньку начинал дышать, почти теряя сознание, пытаясь прогнать черные мутные круги, что плавали перед глазами, и хотел, наконец, перестать быть жертвой, твердо встать на ноги и постоять за себя. Но не всегда наши желания совпадают с возможностями.
- Дай мне, - я услышал звук расстегиваемой ширинки, и мое сердце упало куда-то вниз. Все стало почему-то неважно, но нестерпимо горько. Горько до слез.
- Ого, ну и дылдень! - рассмеялся кто-то.
- Да у тебя уже встал! - как сквозь подушку. - Хотя, согласен, мальчик красивый.
А потом я плакал и кусал те пальцы, что затыкали мне рот. Я пытался изворачиваться, отбрыкиваться, но шесть рук дружными усилиями удерживали меня на месте, пока кто-то другой насаживал меня на свой член. Я чувствовал, как рвусь изнутри, и резкий запах крови перебивал даже зловонное дыхание пыхтящего надо мной мужика, от которого, помимо всего прочего, разило еще и давно нестиранной одеждой и немытым телом. Я жалел, что не потерял сознание. Я почти ничего не видел. Меня тошнило, во рту стоял вкус желчи. Острая боль, пульсируя, вспыхивала с каждым новым движением, что делал насильник. Я смутно слышал, как компания переговаривается между собой, но не мог осознать того, что они говорили. Потом кто-то сунул мне под нос бутылку с пивом, и от резкого, неприятного запаха меня стошнило еще раз. Но настойчивого животного это не остановило. Мне промыли дешевым пойлом рот, а потом заставили выпить немного. Отравленный никотином организм тут же отторг спиртное. Меня рвало желчью и кровью. Я чувствовал, как лопаются сосуды вокруг рта. А потом я благодарно погрузился в надвигающуюся ночную тьму.
Очнулся я, лежа на мокром асфальте. Тут было чисто, видимо трахаться в крови и блевоте даже этому быдлу противно, мое тело все еще было в руках пьяных мужчин. Я закрыл глаза, чувствуя, как соленые слезы обжигают раздраженные белки, а опухшее, покрытое ссадинами и синяками тело горит. Тогда я понял, что все эти слова о самообороне - полный бред, когда ты попадаешь в подобную ситуацию. Лишь единицы умеют превращать свой страх в силу. И это не дается от рождения - это итог постоянных тренировок тела и воли.
Сколько прошло времени, я не знал. Просто внезапно в подворотне раздался визг шин, с мотоцикла поднялся двадцатилетний юноша и достал из кобуры пистолет. Отточенным движением был прикручен глушитель, а после я почувствовал, как на мою замерзшую изуродованную кожу откуда-то сверху льется теплая вязкая жидкость. Сладкий запах металла. Никто даже не успел закричать. А я был благодарен знакомым надежным рукам, которые завернули меня в одеяло. Я оглянулся - в подворотне лежало шесть трупов. Шесть. Кажется, я что-то сбивчиво сипел в полубреду, а после провалился в глубокий мутно-серый сон.
Дома я несколько часов отмокал в ванной, был напоен обезболивающими, перевязан и уложен спать. На следующий день я сказал матери, что подрался, а отец будто и не заметил. Стыдясь такого безалаберного сына, он просто отвернулся. Итачи же не поехал в институт и меня в школу не пустил. Мы долго разговаривали. Нет, у меня не было бредовых суицидных идей, я не впал в апатию. Просто принял все, как есть. В конце концов, нужно было перешагнуть через это и двигаться дальше. От меня требовалось слишком много, я не мог позволить себе раскиснуть или колебаться. Но все было не так радужно, как казалось на первый взгляд. Ведь такие вещи не проходят без последствий.
При наступлении сумерек меня начинало знобить. Сознание мутилось, я плакал и совершенно не понимал, что происходит, и кто находится рядом со мной. Ночи я проводил в комнате брата, в его кровати, прижимаясь к нему горящим телом, рыдая и чувствуя, что возбужден до предела. Брат ничего не говорил, просто гладил меня по влажной спине и терпеливо ждал, пока я засну. На следующее утро я почти не помнил этого, к вечеру история повторялась заново. Так прошло полторы недели, мы оба понимали, что это ненормально. С этим нужно было что-то делать.
Мы нашли решение. Но выходом оно не было.
- Простите, но через час отбой, - мой рассказ прервал уже знакомый медбрат. Все та же понимающая улыбочка растягивала его губы. Я думаю, он был бы куда симпатичнее, если бы улыбался искренне или вовсе не улыбался.
- Мы сейчас сходим в ванную, а потом немного посидим у Саске, хорошо, Сай? Просто он не успел закончить, - совершенно серьезно обратился к юноше в халате Кьюби.
- Ну ладно. Только недолго, а то от главврача влетит, - просто согласился медбрат, внимательно вслушивавшийся в речь пациента. - Ему я бы не разрешил.
- Ну, он и не стал бы сидеть допоздна, слушая историю, больше похожую на страшилку. Он же еще ребенок, - улыбнулся и пожал плечами блондин, а мне стало интересно, о каком общем знакомом они говорят. Впрочем, это явно не мое дело, а спрашивать, ввиду спецификации этой поликлиники, будет неприлично.
- Главное - успеть до полуночи, как Золушка, - пошутил Кьюби, и Сай тихо рассмеялся. Только вот глаза его остались равнодушно-отстраненными. Я, наверно, выгляжу так же, когда пытаюсь имитировать эмоции, которых не испытываю.
- Ладно, пойдем, - блондин поднялся со своего места и отправился к палатам. Мы взяли полотенца, и он показал мне, где больные совершают водные процедуры. Ванн, как таковых, здесь не было - было множество душевых, разделенных перегородками, как в бассейне. За пациентами здесь следили несколько врачей. Только спокойным разрешалось самостоятельно пользоваться бритвами.
Раздеваюсь, включаю воду, встаю под горячие струи. Краем глаза вижу, как мимо проходит Кьюби с флаконом шампуня в руке. Он поворачивает в соседнюю кабину и, когда открывает воду, моя становится холоднее. Немного закручиваю синий вентиль, чтобы восстановить нужную температуру.
- Ну, что могу сказать? Я всегда думал, что ты избалованный маменькин сыночек, - неожиданно заглянул блондин, усердно намыливая волосы. Душистая пена стекала по его рукам и плечам. Я невольно проследил за ней до живота Кьюби и ниже. - А ты, оказывается, полной ложкой черпал.
- Это лишь часть истории, - усмехнулся я, выливая на мочалку мятно-лимонный гель для душа. - Спасибо, что не воротишь нос и не кидаешься причитать.
- Я инцест не одобряю, но кто виноват? Вообще удивлен, что ты спокойно ко всему этому относишься. Всего четыре года прошло.
- Инцест? - переспросил я, пораженный его нечеловеческой дедукцией.
- Ну, догадаться не трудно. Если бы ко мне прижимался стояком красивый и любимый младший брат, я бы тоже воспользовался ситуацией, - расплылся в провоцирующей улыбочке Кьюби, выгнувшись и наглядно проведя ладонью по груди.
- Итачи не воспользовался, он пытался помочь, - возразил я, кашлянув. Тело у блондина было что надо, чем он бессовестно хвастался.
- Ну да, в такой ситуации мысли самые чистые, не спорю.
Тут я заметил, что в нашу сторону уставился один пациент со странным, расфокусированным взглядом.
- Кто это? - я понизил голос, чтобы меня услышал только Кьюби.
- Зовут Шикамару. Парень шизофреник, но в просветах - истинный гений, - протянул собеседник. Я не нашел причин не верить ему.
Когда мы закончили мыться и разошлись по своим палатам, везде погасили свет, оставили лишь коридорные ночники и лампу над столом дежурного врача. Даже в туалете горело лишь две лампочки из пяти. Я разобрал кровать, застеленную свежим накрахмаленным бельем. Вообще, в этой больнице не так уж и плохо - стены оклеены нейтральными бежевыми обоями, на полу - ламинат, на заштукатуренных белых потолках нет желто-коричневых пятен, кровати деревянные, матрацы мягкие. В палате есть прикроватная тумбочка и стол со стулом. Интересно, брат думает обо мне? Или отвернулся так же, как отвернулись все, узнав, что мои эмоции последние четыре года - лишь маска? Не раздеваясь ложусь на кровать, закинув руки за голову. Зато здесь я могу быть собой. Ни напускной холодности и презрительности, ни притворства, что люблю. Равнодушие. Люди перестали вызывать во мне истинные, горячие чувства. Осталась только мимолетная шелуха. Это странно, но легко. Свободно.
Одиноко.
- Эй, ты еще не спишь? - дверь открывается, и в комнату тихо заходит Кьюби, одетый в просторную голубую пижаму. В ней он выглядит поразительно мило. Только вот ему тридцать два.
- Слюни с пола подбери, - смеется. - Итак, мы закончили на том, что ты переспал с братом.
- Да.
- Ну, расскажи поподробнее, что ли, - блондин забрался на мою кровать с ногами, сев по-турецки.
- Что именно подробнее? Что Итачи стонал мое имя? Или что я кончил четыре раза?
- Понял, не дурак, - Кьюби неловко улыбнулся, явно ошарашенный моей прямолинейностью. - Итак, на следующий день.
- А на следующий день я проснулся один и в своей кровати, хотя засыпал точно не у себя. Я тогда поначалу подумал, что все произошедшее было сном. Брат вел себя, как ни в чем не бывало, я не знал, как себя вести, был рассеян и ошарашен. А потом наступил момент, когда я вдруг понял, что с той ночи во мне что-то оборвалось. Вот безграничная любовь к брату, вот ужасные обстоятельства, из-за которых нам пришлось ломать себя, и вот я, окончательно изуродованный виной и болью. Странные вечерние приступы прекратились, с ними прекратилось и то, что люди называют "чувства". Пришлось изображать эмоции. Театр одного актера. В общем, спустя четыре года, буквально на днях, кто-то убил моих родителей. Я не смог выжать из себя ни слезинки, а потому меня упаковали вот в этот клоповник. Кстати говоря, у меня ведь была девушка. Несмотря на то, что я периодически спал с братом.
Блондин рассмеялся, сделав вид, что не заметил, как быстро я увел тему от убийства:
- Девушка? У тебя?
- Да. Я пытался изображать влюбленность, но думаю, что она прекрасно все понимала. Женщины очень интересно мыслят. Видят мужиков насквозь, только вот решения находят не самые удачные.
- В смысле?
- После того, как мы несколько раз переспали, каждый раз по ее инициативе, и я уверился, что не только не испытываю к ней нежных чувств, но и то, что она меня вообще не интересует, я предложил расстаться.
Кьюби был отличным слушателем. Он кивал там, где нужно. Давал время хорошо сформулировать мысль. Очень редко прерывал комментариями или вопросами - не назойливо, внимательно. Он ограничивался односложными конструкциями, чтобы не сбивать с мысли. И я чувствовал себя спокойно, разговаривая с ним.
- Истерику устроила?
- Если бы. Предложила познакомить со своими подружками, следуя из логики "Если я не подошла, подойдет другая". Это было. Омерзительно? - по неизвестным мне причинам усомнился я.
- Согласен. И чувствуешь себя эстафетной палочкой в чужих руках, - Кьюби оскалился, и я внимательно проследил за открывшейся светлой полоской его верхних зубов. - А потом над тобой экспериментируют, как над подопытной крысой. Изучают тебя, пытаются соответствовать. И чем больше стараются, тем сильнее ты их ненавидишь. Жалких, падких на красивую внешность, безмозглых.
- Расскажи, - прервал я его тираду, пропитанную затаенной угрозой и еще не утихшим отчаянием.
- Он расскажет. А меня уже поджимает время, - и, поднявшись с постели, сделав шутовской реверанс, блондин взял мою руку и поцеловал тыльную сторону ладони.
- С каких это пор Золушка целует руки принцу? - усмехнулся я.
- С тех пор, как у нее промеж ног болтается член, - собеседник рассмеялся странным, дрожащим, как натянутая струна, смехом. - Знаешь, я могу с тобой переспать. Но я не смогу наполнить тебя теплом.
- А кто сможет? - задаю я невольно вопрос, хотя не понимаю, что вдруг нашло на Кьюби.
- Он, - многозначительно. И блондин улыбается, желает приятных снов и закрывает за собой дверь.
Накативший сон на ощупь теплый и влажный, пахнет заваркой, терпкий на вкус. И я проваливаюсь в выцветшую тьму комнаты, а ночь проникает в меня, наполняя уютом кратковременной смерти.
Автор: Diaspro.
Глава №: 1.
Размещение: Убедительно прошу спрашивать разрешения. В ином случае следующие главы будут просто-напросто закрыты.
Фандом: Наруто.
Пейринг: Итачи/Саске.
Рейтинг для главы: R.
Жанр: drama, dark.
Состояние: в длительном процессе.
Дисклеймер: персонажи принадлежат Масаши Кишимото.
Предупреждение: Полное AU, возможен ООС, POV Саске, насилие, инцест, психодел, грубые выражения.
От автора: Я долго собирала нужный материал по той теме, что затронула, но уверена, что не знаю и половины о том, куда полезла. Буду признательна, если вы укажете мне на ошибки и поможете расширить кругозор в данном вопросе.
Заметка: Графа "Пейринг" будет пополняться в соответствии с появлением связей в фан-фике.
Саммари: Когда негде прятаться от чужих сочувствующих взглядов. Когда ты не имеешь права на отсрочку.
Глава № 1.
Две недели наблюдения в психиатрической больнице в главном отделении. Это явно не страшнее кишок моих родителей, которые кровавым месивом украшали пол. Стрелять в упор - безусловно дурной тон. Помню выражение отцовского лица - обида и удивление. Это выглядело жалко и комично, я испытывал презрение. И теперь мой многоуважаемый бесполезный дядя, а с ним и все остальные, думает, что я сошел с ума от шока и боли. Неужели им не могло прийти в голову, что мне просто плевать? Нет, они смотрели на меня полными слез глазами и произносили одинаковые слова утешения. А потом вдруг подумали, что я не в себе, раз ни слова им не ответил, равнодушно отводя от своего лица трясущиеся в театральном участии руки. Людские представления о родственных связях вызывают у меня раздражение. Если эта женщина выносила тебя в утробе - это непременно значит, что ты должен оплакивать ее смерть? Реветь, когда ничего не чувствуешь - лицемерие.
- Это Ваша палата. Туалет дальше по коридору, увидите на стене указатель. Левое крыло - женское, туда можно заходить только в свободное от процедур время при свете дня. А сейчас переодевайтесь и спускайтесь в столовую на второй этаж, скоро ужин, - медбрат мягко и лживо улыбается. Я уверен, что он точно так же улыбается и наркоману с ломкой, и нимфоманке во время мастурбации. Эта дежурная радушность выглядит жутко, у нее холодный трупный запах. Просроченное сочувствие. Снова.
Я киваю и вытаскиваю из сумки с вещами спортивные штаны и футболку. - Знаете, Вам, наверное, не стоит пытаться здесь с кем-нибудь подружиться. Я уверен, что Вы абсолютно здоровы, но вот пациенты здесь, хоть и спокойные, но абсолютно невменяемые, - предупреждает он, и я думаю, что неплохо было бы его за такие слова ударить. Стягиваю свитер и кофту, отвечаю:
- Знаете, я сам решу, что мне делать. А Вы, пожалуйста, следите за своим языком.
- Нет, что Вы? Я не.
Хватит. Заткнись уже. Я же вижу, что ты их презираешь. Ты и меня презираешь - надо же, мальчишка в девятнадцать лет попал в дом скорби на полное обследование. Только вот ты не знаешь, что случилось. У меня или у любого другого, поступившего сюда с психологическим расстройством. Я почему-то уверен, что больной шизофренией, который видит галлюцинации - более лояльный и интересный человек по сравнению с тобой.
Когда я переодевал штаны, медбрат уже ушел. Тут в дверь деликатно постучали. Привычно одергиваю брючины и разрешаю войти. Ворвавшийся в палату воздух отдает мягким цветочным ароматом, еле уловимым даже для моего чувствительного обоняния.
- Я слышал, что у нас пополнение. Будем знакомы? - посетитель оказался молоденьким юношей лет шестнадцати на вид. Гибкое тело, смуглая кожа, длинные золотистые волосы до поясницы, собранные в высокий, неопрятный хвост, дымчатые серьезные глаза и взрослый, мужской голос. Торс обтянут черной безрукавкой с высоким горлом, на ногах - белые широкие штаны, слишком длинные, касающиеся пола. Смотрит пристально. Взгляд ясный. На наркомана не похож, на самоубийцу тоже. В любом случае, он не имеет социально-опасных установок, иначе бы находился в наблюдательной палате.
- Учиха Саске, - равнодушно откликаюсь и выхожу в коридор.
- Зови меня Кьюби, - парень расплылся в хитрой ухмылке и подмигнул.
- Девятихвостый Демон-Лис?
- О, а ты в мифологии разбираешься, - деланно удивился блондин, сопровождая меня в столовую. - Сколько лет-то? Двадцать? Больше?
- Девятнадцать, - неохотно ответил я, зная, что сейчас последует набор звуков, которые должны будут изобразить понимание. Терпеть этого не могу. Но собеседник только хмыкнул, авторитетно поведя рукой по воздуху:
- Мне тридцать два.
- А выглядишь на шестнадцать, - ответил я, не подумав, и тут же прикусил язык. Но Кьюби отреагировал вполне обычно - он рассмеялся.
- Разве я сказал, что этому телу тридцать два? Ему исполнится семнадцать завтра. Поздравь его, хорошо? А то он совсем скис.
- Ладно, - просто согласился я, тут же выкинув это из головы, и прошел к окошку раздачи. Ирония судьбы - мечту каждой женщины о молоденьком теле при зрелом разуме исполнил мужчина. Сойдя при этом с ума. Об этом нельзя забывать. Об этом не стоит слишком много думать.
Я занял свободное место и поставил поднос перед собой. Картофельное пюре, котлета. Блюдце с салатом. Стакан, до краев наполненный черным чаем. На вид еда не плоха. Все-таки, это одна из лучших частных психиатрических больниц. А потому меня здесь вывернут наизнанку и если найдут хоть малейшее "отклонение от нормы", то упакуют на лечение. Даже забавно.
- Ну, расскажи что ли, как сюда угодил? - Кьюби садится напротив. Его координация не нарушена, не замедлена. Он плавный, очень красиво движется. Наблюдаю, как он покачивает ложкой в тонких пальцах. Здесь не дают ни палочек, ни вилок. О ножах даже речь не идет.
- Тебе так интересно?
- Ну да. Мы тут все друг друга знаем, а однообразие надоедает, знаешь ли.
- Я выйду отсюда через две недели, тогда смысл? - гну свою линию, систематично поглощая ужин.
- Уверен? - вдруг проницательно и доверительно посмотрел блондин из-под ресниц, и я внезапно осознал, что он нормален, и он знает все об этом месте и все понимает. Оглядываюсь - каждый смотрит на нас, и все почему-то безумно усмехаются, прожигая взглядами. Моргаю. Больные едят, уткнувшись в свои тарелки. Ноль интереса. Меня прошибает холодный пот, и впервые за четыре года я испытываю неподдельный страх. Но мое лицо остается равнодушным. Кьюби, как ни в чем не бывало, продолжает говорить. - Даже если и уйдешь, новая история - всегда интересно. Ты даже можешь мне лгать.
- Тогда я расскажу все с самого начала. Завтра, - решаю я, поднимаясь со своего места. Почему бы и нет? В конце концов, нужно же занять чем-нибудь время? Я расскажу ему свою историю - он мне свою. Мы будем думать, что знаем друг друга. А потом расстанемся. И забудем.
- Нет, давай сегодня. Завтра я не смогу послушать, да и тебя сначала обследуют, а потом напичкают транквилизаторами и отзвонятся родственникам, что ты пытался сбежать. Родственники тут же продлят твое пребывание здесь на месяц, - совершенно серьезно ответил блондин, изящно поведя плечом.
- Деньги?
- А ты умный, - он улыбается и постукивает пальцем по своему виску. - Но не только. Если, конечно, ты тот самый Учиха, о котором я подумал.
- Здешняя шишка думает крутить моим братом? - невольно хмыкаю. - Смешно.
- Не преувеличивай свою значимость до таких размеров, - он понижает голос, когда мы проходим мимо медсестер к выходу из столовой. - Твоя жизнь в делах власти - ноль. Ценность имеет лишь та информация, которой ты обладаешь, как сын бывшего главы корпорации.
- Ты неплохо в этом дерьме разбираешься, - прищуриваюсь. Кажется, этот тип находится здесь довольно долго, чтобы настолько досконально изучить всю эту систему, касаясь ее, но не вмешиваясь. Только вот не умеет держать язык за зубами. Два моих слова, и он полностью раскрыл свои мысли.
- Скажу даже больше. Когда они узнают то, что им нужно - тебя сольют.
- Что? - это очевидно.
- Расшатают психику и посадят сердце лекарствами. А потом пожизненно запрут в камеру для агрессивных больных, - мы шли по ярко освещенному коридору, приближаясь к небольшому залу с мягкими креслами и бронированными стеклами в окнах.
- Но зачем? - дай мне больше информации.
- Директор этой больницы - Якуши Кабуто, если тебе это что-нибудь говорит.
Да, это говорило многое. Талантливая шестерка одного склизкого типа по имени Орочимару. Эта парочка владеет огромной сетью поликлиник, и является главным нашим соперником. Остается один вопрос: почему брат положил меня именно сюда, если знал - а он не мог не знать - про Якуши?
- Ладно, не забивай голову. Все равно ничего не изменишь, - легкомысленно закрыл тему Кьюби, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. Я сел рядом и откинулся на спинку, закрывая глаза.
- Ты каждого новичка так грузишь?
- Нет. Только тебя, - незамедлительно ответил мне глубокий голос, и я, не видя собеседника, подумал, что рядом сидит хищной внешности мужчина с натренированным, но изящным телом, проницательным умом и хитрым взглядом. - Ладно, хватит пустого перетирания прописных истин.
Это просто. Я - марионетка, источник информации. Мне кажется, что слова Кьюби сделали мою жизнь пленницей в чужих руках. Хотя он просто открыл мне глаза на то, что я сознательно не хотел замечать.
- Давай уже рассказывай. И не хандри. Тот, кто закрыл тебя сюда, поступил так далеко не по глупости.
- Ладно.
Я вздохнул.
- Родился я в богатой консервативной семье. С самого детства был окружен любовью матери и заботой старшего брата. Отец же постоянно был на работе - он был главой корпорации, все надежды возлагал на Итачи, а потому на меня внимания не обращал, озабоченный только сферами влияния и огромными счетами в банках. Сам я, пусть и одаренный с рождения, с братом сравниться не мог, но любил его безумно. Итак, в пятнадцать лет.
Осенний вечер. Темнеет рано, а фонари еще не включили. Экономное правительство. Поправляю на плече школьную сумку, чувствую, что начинает моросить. Поднимаю взгляд на низкое темно-серое небо, устланное наполненными холодной водой тучами. Зря я отправил водителя домой и решил прогуляться. Да еще и мать кричать будет, она же за меня волнуется. Продолжаю свой путь по неосвещенной улице. Под ногами шуршат листья, мимо изредка проходят люди. Какая-то компания в подворотне пьяно смеется. Отвратительно. Кто-то хватает меня за руку, и от неожиданности сердце пропускает удар.
- Огонька не найдется? Моя зажигалка сдохла, - дышит на меня перегаром какой-то мужчина лет тридцати пяти. Я начинаю испытывать беспричинный страх. Ко мне еще ни разу так не подходили. И все же зря я не поехал с водителем.
- Нет. Я не курю, - отвечаю ломким, дрожащим голосом и пытаюсь вырвать руку.
- А если поискать? А?
- Но я, правда, не курю, - я начинаю мелко дрожать и презираю себя за то, что я так жалок.
- Это плохо, да? - обращается мужчина к своим друзьям, раздается согласный гул. - Пойдем, я тебя научу.
- Я не хочу! Отпустите меня, - страх сковывает меня, колени подгибаются, и я осознаю, что не в силах что-либо сделать. Я ведь не идиот, я знаю, что одной сигаретой дело не закончится. А перечить пьяному быдлу - костей не соберешь. Сердце колотится, как бешеное, и от адреналина я плохо соображаю. Я не знаю, что делать, в голове пусто. В полутьме различаю шесть силуэтов, смазанных сумерками. Седьмой тащит меня в подворотню.
Потом мне в рот суют прикуренную сигарету и пьяно объясняют, как затягиваться. Мне перехватывает горло, и я с трудом дышу, но подчиняюсь. Рука тем временем на автомате нащупывает в кармане телефон и негнущимися пальцами набирает номер брата, что стоит на быстром вызове. До обостренного ужасом слуха доносится тихое "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети". По спине катятся капли холодного пота, сбрасываю вызов. Набираю заново. Выкуриваю вторую сигарету.
- Нравится, мальчик?
- Нет, - и я не вру. Я кашляю, от мерзкого дыма слезятся глаза и тошнит.
- Ему не нравится, - грубая рука хватает меня за подбородок. Я отшатываюсь, но горячие шершавые пальцы сжимают крепче и удерживают. Останутся синяки.
- Вот скурит всю пачку, тогда понравится, - предложил кто-то особо интеллектуальный хриплым голосом. Остальные согласились и пихнули мне под нос сразу три сигареты. Я панически набирал номер брата, но сигнал не пробивался. В глазах все поплыло после того, как шестой бычок с шипением погас в луже. Дождь все еще моросил. Меня вело в сторону, я уже не мог курить эту тяжелую дрянь, но меня удерживали на ногах и насильно засовывали в рот обернутый бумагой тлеющий табак.
- Трясется, как целочка, - заржал какой-то бугай из темноты, компания ему вторила. А я чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. И когда я не по собственной воле сделал следующую затяжку, меня вырвало. Отвратительно пахнущая блевота расползлась темным пятном по свитеру. Пьяный виновник всего этого ужаса присвистнул и, сорвав с меня сумку, каким-то чудом еще висящую на плече, начал раздевать. У меня кружилась голова, мир куда-то покачнулся и, пока меня никто не держал, я выскользнул из грязной одежды и шлепнулся на влажный, пахнущий сырой пылью и окурками, асфальт. Я знал, что у меня сейчас огромные зрачки и налитые кровью белки, а еще я знал, что у меня красивое тело, которое вызывает только одно желание - калечить.
- Смотрите, он и правда, как целочка, - на колени рядом со мной опустился совсем еще молодой парнишка. Через мутную пелену никотина в крови и вечерних сумерек он выглядел лет на двадцать пять. Ничего более не говоря, он стал стаскивать с меня брюки, ухмыляясь. Вот и все. Розовая сказка-жизнь оказалась стервозной элитной шлюхой, имеющей право плевать нам в лица и биться в экстазе, видя наши боль и унижение. Меня не отпустят. И тогда показалось, что что-то во мне еще не онемело от сумасшедшего страха, что-то еще живо, и оно еще может сопротивляться. Я закричал дурным голосом, но. "Аппарат абонента выключен или находятся вне зоны действия сети". Тяжелый ботинок лишил меня дыхания, врезавшись в солнечное сплетение.
- Ты чего, убить его хочешь? - протестующее воскликнул один из более трезвых, почему-то поразительно знакомым голосом, а молоденький воспользовался тем, что я задыхаюсь, и раздел меня, спустив брюки и нижнее белье до колен.
- Смотрите, - чужие пальцы раздвинули мои ягодицы, демонстрируя всем то, что находится между ними. А я потихоньку начинал дышать, почти теряя сознание, пытаясь прогнать черные мутные круги, что плавали перед глазами, и хотел, наконец, перестать быть жертвой, твердо встать на ноги и постоять за себя. Но не всегда наши желания совпадают с возможностями.
- Дай мне, - я услышал звук расстегиваемой ширинки, и мое сердце упало куда-то вниз. Все стало почему-то неважно, но нестерпимо горько. Горько до слез.
- Ого, ну и дылдень! - рассмеялся кто-то.
- Да у тебя уже встал! - как сквозь подушку. - Хотя, согласен, мальчик красивый.
А потом я плакал и кусал те пальцы, что затыкали мне рот. Я пытался изворачиваться, отбрыкиваться, но шесть рук дружными усилиями удерживали меня на месте, пока кто-то другой насаживал меня на свой член. Я чувствовал, как рвусь изнутри, и резкий запах крови перебивал даже зловонное дыхание пыхтящего надо мной мужика, от которого, помимо всего прочего, разило еще и давно нестиранной одеждой и немытым телом. Я жалел, что не потерял сознание. Я почти ничего не видел. Меня тошнило, во рту стоял вкус желчи. Острая боль, пульсируя, вспыхивала с каждым новым движением, что делал насильник. Я смутно слышал, как компания переговаривается между собой, но не мог осознать того, что они говорили. Потом кто-то сунул мне под нос бутылку с пивом, и от резкого, неприятного запаха меня стошнило еще раз. Но настойчивого животного это не остановило. Мне промыли дешевым пойлом рот, а потом заставили выпить немного. Отравленный никотином организм тут же отторг спиртное. Меня рвало желчью и кровью. Я чувствовал, как лопаются сосуды вокруг рта. А потом я благодарно погрузился в надвигающуюся ночную тьму.
Очнулся я, лежа на мокром асфальте. Тут было чисто, видимо трахаться в крови и блевоте даже этому быдлу противно, мое тело все еще было в руках пьяных мужчин. Я закрыл глаза, чувствуя, как соленые слезы обжигают раздраженные белки, а опухшее, покрытое ссадинами и синяками тело горит. Тогда я понял, что все эти слова о самообороне - полный бред, когда ты попадаешь в подобную ситуацию. Лишь единицы умеют превращать свой страх в силу. И это не дается от рождения - это итог постоянных тренировок тела и воли.
Сколько прошло времени, я не знал. Просто внезапно в подворотне раздался визг шин, с мотоцикла поднялся двадцатилетний юноша и достал из кобуры пистолет. Отточенным движением был прикручен глушитель, а после я почувствовал, как на мою замерзшую изуродованную кожу откуда-то сверху льется теплая вязкая жидкость. Сладкий запах металла. Никто даже не успел закричать. А я был благодарен знакомым надежным рукам, которые завернули меня в одеяло. Я оглянулся - в подворотне лежало шесть трупов. Шесть. Кажется, я что-то сбивчиво сипел в полубреду, а после провалился в глубокий мутно-серый сон.
Дома я несколько часов отмокал в ванной, был напоен обезболивающими, перевязан и уложен спать. На следующий день я сказал матери, что подрался, а отец будто и не заметил. Стыдясь такого безалаберного сына, он просто отвернулся. Итачи же не поехал в институт и меня в школу не пустил. Мы долго разговаривали. Нет, у меня не было бредовых суицидных идей, я не впал в апатию. Просто принял все, как есть. В конце концов, нужно было перешагнуть через это и двигаться дальше. От меня требовалось слишком много, я не мог позволить себе раскиснуть или колебаться. Но все было не так радужно, как казалось на первый взгляд. Ведь такие вещи не проходят без последствий.
При наступлении сумерек меня начинало знобить. Сознание мутилось, я плакал и совершенно не понимал, что происходит, и кто находится рядом со мной. Ночи я проводил в комнате брата, в его кровати, прижимаясь к нему горящим телом, рыдая и чувствуя, что возбужден до предела. Брат ничего не говорил, просто гладил меня по влажной спине и терпеливо ждал, пока я засну. На следующее утро я почти не помнил этого, к вечеру история повторялась заново. Так прошло полторы недели, мы оба понимали, что это ненормально. С этим нужно было что-то делать.
Мы нашли решение. Но выходом оно не было.
- Простите, но через час отбой, - мой рассказ прервал уже знакомый медбрат. Все та же понимающая улыбочка растягивала его губы. Я думаю, он был бы куда симпатичнее, если бы улыбался искренне или вовсе не улыбался.
- Мы сейчас сходим в ванную, а потом немного посидим у Саске, хорошо, Сай? Просто он не успел закончить, - совершенно серьезно обратился к юноше в халате Кьюби.
- Ну ладно. Только недолго, а то от главврача влетит, - просто согласился медбрат, внимательно вслушивавшийся в речь пациента. - Ему я бы не разрешил.
- Ну, он и не стал бы сидеть допоздна, слушая историю, больше похожую на страшилку. Он же еще ребенок, - улыбнулся и пожал плечами блондин, а мне стало интересно, о каком общем знакомом они говорят. Впрочем, это явно не мое дело, а спрашивать, ввиду спецификации этой поликлиники, будет неприлично.
- Главное - успеть до полуночи, как Золушка, - пошутил Кьюби, и Сай тихо рассмеялся. Только вот глаза его остались равнодушно-отстраненными. Я, наверно, выгляжу так же, когда пытаюсь имитировать эмоции, которых не испытываю.
- Ладно, пойдем, - блондин поднялся со своего места и отправился к палатам. Мы взяли полотенца, и он показал мне, где больные совершают водные процедуры. Ванн, как таковых, здесь не было - было множество душевых, разделенных перегородками, как в бассейне. За пациентами здесь следили несколько врачей. Только спокойным разрешалось самостоятельно пользоваться бритвами.
Раздеваюсь, включаю воду, встаю под горячие струи. Краем глаза вижу, как мимо проходит Кьюби с флаконом шампуня в руке. Он поворачивает в соседнюю кабину и, когда открывает воду, моя становится холоднее. Немного закручиваю синий вентиль, чтобы восстановить нужную температуру.
- Ну, что могу сказать? Я всегда думал, что ты избалованный маменькин сыночек, - неожиданно заглянул блондин, усердно намыливая волосы. Душистая пена стекала по его рукам и плечам. Я невольно проследил за ней до живота Кьюби и ниже. - А ты, оказывается, полной ложкой черпал.
- Это лишь часть истории, - усмехнулся я, выливая на мочалку мятно-лимонный гель для душа. - Спасибо, что не воротишь нос и не кидаешься причитать.
- Я инцест не одобряю, но кто виноват? Вообще удивлен, что ты спокойно ко всему этому относишься. Всего четыре года прошло.
- Инцест? - переспросил я, пораженный его нечеловеческой дедукцией.
- Ну, догадаться не трудно. Если бы ко мне прижимался стояком красивый и любимый младший брат, я бы тоже воспользовался ситуацией, - расплылся в провоцирующей улыбочке Кьюби, выгнувшись и наглядно проведя ладонью по груди.
- Итачи не воспользовался, он пытался помочь, - возразил я, кашлянув. Тело у блондина было что надо, чем он бессовестно хвастался.
- Ну да, в такой ситуации мысли самые чистые, не спорю.
Тут я заметил, что в нашу сторону уставился один пациент со странным, расфокусированным взглядом.
- Кто это? - я понизил голос, чтобы меня услышал только Кьюби.
- Зовут Шикамару. Парень шизофреник, но в просветах - истинный гений, - протянул собеседник. Я не нашел причин не верить ему.
Когда мы закончили мыться и разошлись по своим палатам, везде погасили свет, оставили лишь коридорные ночники и лампу над столом дежурного врача. Даже в туалете горело лишь две лампочки из пяти. Я разобрал кровать, застеленную свежим накрахмаленным бельем. Вообще, в этой больнице не так уж и плохо - стены оклеены нейтральными бежевыми обоями, на полу - ламинат, на заштукатуренных белых потолках нет желто-коричневых пятен, кровати деревянные, матрацы мягкие. В палате есть прикроватная тумбочка и стол со стулом. Интересно, брат думает обо мне? Или отвернулся так же, как отвернулись все, узнав, что мои эмоции последние четыре года - лишь маска? Не раздеваясь ложусь на кровать, закинув руки за голову. Зато здесь я могу быть собой. Ни напускной холодности и презрительности, ни притворства, что люблю. Равнодушие. Люди перестали вызывать во мне истинные, горячие чувства. Осталась только мимолетная шелуха. Это странно, но легко. Свободно.
Одиноко.
- Эй, ты еще не спишь? - дверь открывается, и в комнату тихо заходит Кьюби, одетый в просторную голубую пижаму. В ней он выглядит поразительно мило. Только вот ему тридцать два.
- Слюни с пола подбери, - смеется. - Итак, мы закончили на том, что ты переспал с братом.
- Да.
- Ну, расскажи поподробнее, что ли, - блондин забрался на мою кровать с ногами, сев по-турецки.
- Что именно подробнее? Что Итачи стонал мое имя? Или что я кончил четыре раза?
- Понял, не дурак, - Кьюби неловко улыбнулся, явно ошарашенный моей прямолинейностью. - Итак, на следующий день.
- А на следующий день я проснулся один и в своей кровати, хотя засыпал точно не у себя. Я тогда поначалу подумал, что все произошедшее было сном. Брат вел себя, как ни в чем не бывало, я не знал, как себя вести, был рассеян и ошарашен. А потом наступил момент, когда я вдруг понял, что с той ночи во мне что-то оборвалось. Вот безграничная любовь к брату, вот ужасные обстоятельства, из-за которых нам пришлось ломать себя, и вот я, окончательно изуродованный виной и болью. Странные вечерние приступы прекратились, с ними прекратилось и то, что люди называют "чувства". Пришлось изображать эмоции. Театр одного актера. В общем, спустя четыре года, буквально на днях, кто-то убил моих родителей. Я не смог выжать из себя ни слезинки, а потому меня упаковали вот в этот клоповник. Кстати говоря, у меня ведь была девушка. Несмотря на то, что я периодически спал с братом.
Блондин рассмеялся, сделав вид, что не заметил, как быстро я увел тему от убийства:
- Девушка? У тебя?
- Да. Я пытался изображать влюбленность, но думаю, что она прекрасно все понимала. Женщины очень интересно мыслят. Видят мужиков насквозь, только вот решения находят не самые удачные.
- В смысле?
- После того, как мы несколько раз переспали, каждый раз по ее инициативе, и я уверился, что не только не испытываю к ней нежных чувств, но и то, что она меня вообще не интересует, я предложил расстаться.
Кьюби был отличным слушателем. Он кивал там, где нужно. Давал время хорошо сформулировать мысль. Очень редко прерывал комментариями или вопросами - не назойливо, внимательно. Он ограничивался односложными конструкциями, чтобы не сбивать с мысли. И я чувствовал себя спокойно, разговаривая с ним.
- Истерику устроила?
- Если бы. Предложила познакомить со своими подружками, следуя из логики "Если я не подошла, подойдет другая". Это было. Омерзительно? - по неизвестным мне причинам усомнился я.
- Согласен. И чувствуешь себя эстафетной палочкой в чужих руках, - Кьюби оскалился, и я внимательно проследил за открывшейся светлой полоской его верхних зубов. - А потом над тобой экспериментируют, как над подопытной крысой. Изучают тебя, пытаются соответствовать. И чем больше стараются, тем сильнее ты их ненавидишь. Жалких, падких на красивую внешность, безмозглых.
- Расскажи, - прервал я его тираду, пропитанную затаенной угрозой и еще не утихшим отчаянием.
- Он расскажет. А меня уже поджимает время, - и, поднявшись с постели, сделав шутовской реверанс, блондин взял мою руку и поцеловал тыльную сторону ладони.
- С каких это пор Золушка целует руки принцу? - усмехнулся я.
- С тех пор, как у нее промеж ног болтается член, - собеседник рассмеялся странным, дрожащим, как натянутая струна, смехом. - Знаешь, я могу с тобой переспать. Но я не смогу наполнить тебя теплом.
- А кто сможет? - задаю я невольно вопрос, хотя не понимаю, что вдруг нашло на Кьюби.
- Он, - многозначительно. И блондин улыбается, желает приятных снов и закрывает за собой дверь.
Накативший сон на ощупь теплый и влажный, пахнет заваркой, терпкий на вкус. И я проваливаюсь в выцветшую тьму комнаты, а ночь проникает в меня, наполняя уютом кратковременной смерти.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)